«Воспоминания, как снимки, прячешь глубоко в душе»

Вот что рассказал нам Виктор Владимирович о себе и о Коломне его детства и молодости:

Немцы уже подходили к Кашире, поэтому Коломна была на военном положении. На Оке, где сейчас КБМ, наспех построили деревянный мост — мы с пацанами ходили туда пешком. Там стояли зенитки, были они и в сквере Зайцева, здесь же располагались прожектора. На перекрестках стояли дзоты — литые колпаки с амбразурой. 

Так как врага ждали со стороны Озер, на улицах озерского направления в качестве баррикад лежали мешки с песком, были установлены шлагбаумы, поэтому въезд и выезд были строго по пропускам.  

Я с друзьями постоянно бегал на «большуху» - так называли площадь Двух Революций, там проходили разные мероприятия, демонстрации. А что на День Победы было! Люди радовались, веселились, пели песни, танцевали! Праздновали его в июне. Помню, я прибегал после этого домой и с упоением рассказывал об увиденном отцу — он уже не вставал с дивана. Тогда же, в 1945-м, родилась наша сестренка, а вскоре после ее рождения умер папа. Мать осталась с тремя детьми на руках. До сих пор не понимаю, как она сумела поднять нас в те годы… Ей пришлось уйти с работы, жили мы в 20-метровой комнате коммунальной квартиры. Мать получала пособие по потере кормильца, 410 рублей, плюс при пожарке было общее хозяйство: скотина, земля под огороды. Общий участок распахивали, и на каждого члена семьи выделялось по две сотки. Здесь сажали картошку: каждый клубень делили на четыре части с «глазком», раскидывали их по лункам. 

А в 1947 году Коломна пережила голод. Летом в стране стояла сильная засуха, поэтому год выдался неурожайный. Мы торговали на колхозном рынке, что на Яна Грунта, продавали отцовские вещи. Продукты получали по карточкам, ночами стояли за хлебом, мукой, керосином. На керогазе, примусах и керосинках грели чайник, готовили еду. Раздолье было, только когда в деревни летом пешком приходили, к родственникам отца — в Федосьино и Подберезники. Там молоко, картошка вольные, мясо ели, на сеновале ночевали — для нас, городских, романтика! Тогда не понимали, что деревенским, работавшим за трудодни, живется так же тяжело, как и нам. 

В школу, которая была возле нынешнего кинотеатра «Восток», я пошел в 1943 году, потом нас перевели в мужскую базовую школу № 3. Интересно там было, хорошо — Москва-река рядом, физкультурой занимались на «Блюдечке». Тогда сквер был не таким, как сейчас, там деревья росли.

Мы облазили все разрушенные церкви, все закоулки. Жители частных домов жаловались директору школы: «Ваши школьники моего петуха с колокольни сбросили!» Учителя на нас ругались, а особо отъявленных вызывали в кабинет директора. Тогда со школьниками не церемонились — лупили. А пожалуешься родителям — еще больше получишь. Учился я плохо, оставался на второй год. Еле-еле до 6 класса доучился. А потом мать сказала: «Хватит! Не хочешь учиться, иди работай!» Мой дядя устроил меня слесарем на Текстильмаш. В основном там делали веретена и узловязальные машинки. Кое-как взяли учеником к одному мастеру, мужику суровой закалки. Постепенно я «приучил» работу к себе. Зато зарплату получал, начал матери помогать. 

В 19 лет меня забрали в армию, а после службы я собрался устраиваться на Коломзавод. Только без образования туда не брали, пришлось доучиваться в вечерней школе. Пошел работать слесарем механосборки на Коломзавод. Проработал в цеху предварительной сборки 10 лет, все время был в передовиках. А потом, как и у многих в нашем цеху, началась вибрационная болезнь — это когда от постоянной вибрации пальцы белеют, теряют чувствительность и немеют. Из-за этого опять ушел на Текстильмаш. Если на Коломзаводе работали по принципу: «Хватай больше, бросай дальше», то здесь сдельная оплата, работа почти ювелирная, все с микрометром, да еще и бездефектная сдача должна быть. Правда, и здесь я отличился — меня наградили орденом, присвоили звание ветерана труда. 

А через пять лет вновь устроился на Коломзавод — на этот раз в горячий цех. Здесь, на заводе, и трудились с супругой до пенсии. 

Когда фотографией начал заниматься? Да так и занимался ей все время! Первый фотоаппарат, «Смену», мне брат в середине 1950-х подарил. В двух словах объяснил, как проявлять, и уехал. Я проявил, повесил пленку — вышло все черным. Тогда я купил книгу «25 уроков фотографии», и дело пошло. Правда, у меня даже специального бачка не было, вместо него кружка. Берешь пленку, фотоувеличитель, кружку, залезаешь в темный подвал, заряжаешь пленку и на ощупь, по светящимся часам, засекаешь время. Температуру проверял пальцем — там ведь один градус решал все. Потом наловчился. Больше всего нравилось снимать природу, вроде ничего сложного: понравилось — снял. Потом понял, что так каждый может снимать, стал особые кадры искать, еще и подрабатывал. Сначала родных снимал, потом дни рождения, свадьбы. За свадебные фотографии брал по 20 копеек, потом — по два рубля. Я помногу их делал, интересно было, ночами занимался. Сделаешь, содой натрешь, чтобы блестели, налепишь на большое зеркало, а ночью треск стоит — фотографии высыхают и отваливаются.  

До 1972 года увлекался, а потом у нас с супругой родились двойняшки, стало не до фотографий. Только глазами фотографировал. А когда вернулся на Коломзавод, пришел в редакцию заводской газеты, сказал, что могу снимать, и за каждую публикацию газеты получал по два рубля. Фото всегда было моим хобби, но на первом месте всегда были дети — у меня два сына и дочка. Сейчас понимаю — фотографией надо заниматься с самого детства. Вспоминаю ребят, с которыми бегал, гулял, играл; взрослых людей, оставивших след в Коломне, — помню их взгляд, лица, а в живых никого уже нет… А сфотографировал бы их — хоть портреты остались бы! Только жизнь была такая, что не до съемок… Так и остались воспоминания, как фотокадры, спрятанными глубоко в душе».