Ожить, оживить, оживотворить

Как ни странно, «гора» и «горизонт» - однокоренные слова, а ещё тут тот же греческий корень, что в слове «орос». «Орос» - слово из церковного лексикона, менее известное обозначение догмата. В отличие от «догмата» (который от очень древнего, санкскритского «принимать») «орос» - это метафора точно того же рода, что и «ересь», «секта». «Орос», как и «горизонт» - это то, что ограничивает. Чтобы вовсе не ограничивать – это вздор, хотя это иногда провозглашают. Всякое слово есть разграничение, линия. 

Другое дело, как использовать линии. У теологов чаще нормальная готтентотская логика: если я ограничиваю, это хорошо, если меня ограничивают, это плохо. Моё слово о вере – хорошо, чужое – если оно вполне «чужое», то есть мне не нравится или моему слово противоречит (реально или хотя бы по видимости) – плохо. Моё слово о вере – орос и догмат, чужое – ересь и секта. Это всё довольно нормально, ненормально заявлять, что чужое слово – ограничение и фанатизм, а своё – полёт шмеля в жаркий полдень. Ежели ты такой шмель, так жужжи, а не говори, а мы будем наслаждаться этим жужжанием. 

В греческом тексте Евангелия, конечно, нет «горы», у греков начинается с «о», а перед этим густое украинское придыхание. (На всякий случай: «горе» от совершенно другого корня, который и в «гореть»; горе – ожог, боль). 

Проблема в том, что когда ищется смысл образа – гора, сдвинутая с места – то приходится помнить, что Иисус говорил не на греческом. Именно с «горой» разница довольно ощутимая. Для грека «гора» - это прежде всего взгляд по горизонтали (ну да, «горизонталь» - тоже от слово «гора»). Тогда «сдвинуть гору» - это как современное русское «расширить горизонт». Шире взгляд! Проблема в том, что для иудея – для культуры Израиля, как она отражена в Библии и других древних текстах – совершенно не характерно озабоченность широтой интеллектуальных и прочих горизонтов, даже знаменитых владимирсоловьёвских вертикальных горизонтов в шоколадных небесах. Философия всё-таки – Афины, а не Иерусалим. В Библии гора это прежде всего – вертикаль. Не ближе/дальше, а ниже/выше. Для молитвы, для богообщения, для богоявления – в гору, а если Бог приближается, то всякая гора да понизится. Бог – на горе, и эта гора не земная, а небесная, самая высокая из гор (Пс. 67, 17). Так что идея религиоведов, что гора – точка соприкосновения неба и земли – это не идея иудеев, для которых и сама высокая гора всё же бесконечно ниже неба. Не Моисей подымается, - Бог снисходит на Синай, и это – чудо, каким бы высоким Синай ни был. 

Бог не передвигает гор, Бог их стирает в порошок (Иов 28,9). Когда в той же книге Иова сказано, что Бог «передвигает» горы, то речь идёт именно о стирании в порошок – «и не узнают их», то есть горы перестают быть горами. Следующая метафора – Бог приказывает Солнцу не всходить, приказывает звёздам не светить, то есть, нет на небе ни Солнца, ни звёзд. 

«Передвигать горы» тогда – чудо богоподобия, если не богоравности. Это не хулиганство какое-то геодезическое, а просто в задумчивости сидит человек и передвигает горы как чётки. Чётки, собственно, и родились из перебирания камешков, которые в какой-то момент нанизали на верёвку, так что хочешь двигать горы – молись по чёткам. Не «молись, чтобы сдвигать горы», а «сдвигай горы, чтобы молиться». 

Есть в Библии – точнее, в псалмах – и ещё один взгляд на горы. Он тоже «вертикальный», но очень живой. Гора – это место, куда убегают от врагов. С горы хорошо видно противника, а к тому же в горах – пещеры. В России в таких случаях говорят «забраться на дерево». Гора и утёсы – прибежище для серн и зайчиков. Более того – на Пасху, во время Исхода не только «море расступилось», Иордан потёк вспять, но горы ожили и запрыгали – большие как бараны, поменьше как овечки. Так что «передвигать горы» - это не шахматные фигуры двигать, а «сказать», как пастух кричит овце «туда!» Ну, конечно, для того, чтобы гора ожила, надо ожить самому – это и есть чудо веры, когда оживает живой. А если живой не оживёт, то потом мёртвому оживление впрок может и не пойти, так что спешите ожить и оживить!