07:56
среда, 27 ноября

Чем японцы отличаются от русских, Бог от Авраама?

Автор: Отец Яков Кротов, 08.04.2013 в 15:21

В 1946 году американский этнолог Рут Бенедикт отмечала, что японцы иначе относятся к самопожертвованию, нежели "западный человек".
"Западная догма, согласно которой родители приносят большие жертвы для своих детей, жены жертвуют ради мужей своей карьерой, мужья приносят в жертву свою свободу, чтобы прокормить семью".
Японец внешне ведёт себя точно так же, только не считает это "жертвой", лишением, которое должно вызывать у жертвующего собой "фрустрацию" - боль и агрессию как попытку заглушить боль.
Конечно, и американцы спустя шестьдесят лет другие, и выяснилось, что многие жертвы совершенно необязательные - например, не надо жертвовать ради мужа карьерой. Японцы тоже жертвововали собой вовсе не так уж легко, как это представлялось Бенедикт (о ней критики говаривали, что она нарисовала портрет не Японии, а японца в американском плену; кстати, Бенедикт не говорила по-японски).
Вообще, русский, читая книгу Бенедикт, не испытывает глубокого удивления - японский коллективизм очень похож на русский. Различия связаны, скорее, с большевистским опытом разложения всего и вся. Разложился и коллективизм. Он ещё есть, но он уже - лишь марионетка в руках самого оголтелого эгоизма, какого не сыскать ни на Западе, ни на Востоке.
Как это лечится, наука не знает. Американцы очень гордились тем, что после победы над Японией не стали вводить там свою администрацию, и поступили как монголы в Китае и на Руси, используя администрацию местную. Кажется, Запад надеялся на повторение такого успеха, делая в 1990-е годы ставку не на способность русского народа быть свободным, а на способность Кремля насадить свободу сверху. Не вышло - всё-таки культ императора одно, а культ личности немножечко другое, как со стороны предмета культа, так и со стороны поклонников.
Замечу, что я не верю в русский народ, но я точно знаю, что любой житель России не только должен, но и может безо всякой внешней помощи стать нормальным носителем нормальных идеалов - свободы, миротворчества, личной ответственности и творческой инициативы, уважения к праву и к личности другого. Как и житель любой другой страны. Помощь извне может помочь, но она не критична, и слишком часто помощь извне беззащитна перед фальсификаторами, которые её перехватывают.
Разнообразие культур атеисты часто считают доказательством того, что все этические нормы условны. С таким же успехом разнообразие форм письменности можно считать доказательством того, что речи не существует. Раз Толстой написал не один роман, а несколько, значит, у Толстого не было идеалов. Разнообразие не опровергает, а, напротив, подтверждает возможность абсолюта. Всего лишь возможность, разумеется - абсолют не может быть доказан, иначе бы он не был абсолютом.
В нашей культуре буквой "а", первой буквой религиозной грамоты, символизирующей самопожертвование, является история Авраама. Не слишком красивая буква - ведь Авраам не себя собирался зарезать, а своего сына, это - с точки зрения биологии - не самопожертвование, а сынопожертвование. Мои переживания исключительно важны, если я ломаю спичку, которая к переживаниям неспособна, но мои переживания гроша ломаного не стоят, если я убиваю человека, будь он даже мой родной сын - и особенно, если он мой родной сын. Тут важны лишь переживания того, кого убивают. Библейский же рассказ обращался к тем, кто переживал исключительно за Авраама и за себя, любимого - ах, если бы убили Исаака, то меня не было бы и моей любимой страны не было!
К счастью, буква "а" библейской религии - не о самопожертвовании, а о несостоявшемся самопожертвовании. Более того - о запрещённом самопожертвовании. Авраам, безусловно, отождествлял себя с Исааком, но так же безусловно, что Авраам не отождествлял себя с овном. Это запрет самопожертвования, включая запрет на любое принесение человека в жертву, поскольку каждый человек - "сам".
Буква же "б" Божьего откровения - это жертва Христова. Общего с буквой "а" лишь то, что опять всё выходит ровно наоборот тому, как планируют люди. И дело не только в том, что спасение - жизнь, вечность, воскресение - оказывается не в силе, а в слабости. Кошмар в том, что Бог делает именно то, что запрет делать. О, конечно, Иисуса распинает не Бог, но ведь знал, что распнут? Недаром сравнение Иисуса с Исааком постоянно возникало в христианской традиции. Учение о Троице безмерно углубило это сравнение, потому что единство Авраама с Исааком всего лишь биологическое, не такое глубокое и полное, как единство Бога Отца и Бога Сына. Это - самопожертвование Бога. Больно ли Ему? Точнее, боль проникает всё Его существо или остаётся "на поверхности"? Это вопрос праздный, для схоластов - причём, для здоровых схоластов. Схоласт, у которого зуб заболел или хотя бы насморк, знает, что боль не делится на внешнюю и внутреннюю. Существенный вопрос другой: боль есть, а фрустрации нет, агрессии нет. Язвы есть, а уязвлённости нет.
Можно рассматривать самопожертвование как инвестицию (так Бенедикт характеризовала японский взгляд), как сделку с окружающими людьми и окружающим миром. Это довольно садомазохистский взгляд на существование, целиком исключающий творческий взгляд на жизнь. Очень распространённый взгляд, куда более распространённый, чем христианство и во многом отравляющий христианство. Взгляд понятный - если нет веры, только так и надо глядеть.
Вера же вдруг открывает самопожертвование как творческий акт. Не фрустрация, а созидание. Не лишение, не самоуничтожение, а появление чего-то нового, невероятного и драгоценного, стержневого. Поэтому жертва Христова и её символ - Крест - не эпизод, не буква в ряду других букв, а сюжет жизни, который не забудется никогда. В этой истории - истории самопожертвования Отца, Сына и Духа Святого - рассказывается о том, что прощение - подлость и гниль, когда исходит от слабости, когда за чужой счёт, но яркое и плодородное, когда исходит от силы, силы такой мощи, что она остаётся силой и на кресте, и в смерти. Мир - вздор и гнусность, когда исходит от манипулирования истиной, свободой, личностью, и мир - это единственно полноценная жизнь, когда исходит от любви. Жизнь - скука смертная, когда для себя, и свет и сладость, приключение и веселье, когда для всех, включая бесконечность себя, бесконечность мира, бесконечность Бога.

Просмотров - 2727