Анна Франк и Дитрих Бонхоффер

 Оба убиты нацистами – пятнадцатилетняя девочка из буржуазной еврейской семьи и сорокалетний пастор из аристократической немецкой. Как не поразмышлять о бренности земного! Суетится человек, мыслит, чувствует, страдает, а впереди – небытие!!

Чушь собачья. Конечно, из этих двух книг – и из двух людей – решительно лидирует Франк. Гениальная писательница, которую не заменит ни Лев Толстой, никто, и так и останутся немногие странички всем, что она успела – и вполне обычный (что не означает «плохой») священник. Она не только несравненно умнее Бонхоффера, который часто попросту глуповат и склонен к банальностям (не говоря уже о немецкой растянутости). Высокая культура семьи, аристократизм духа, попросту обаятальность затеняют тот простой факт, что личность-то у Бонхоффера довольно внутренне зажатая, нереализовавшаяся, и религиозность его во многом (не во всём) эскапистская.

Анна внутренне свободна – и не потому, что ей тринадцать лет, а потому что она вот такая. Поэтому она интересна. Нацизм, антисемитизм и прочие внешние обстоятельства – именно, что внешние. Если бы Анна Франк лежала в новосибирской больнице для туберкулёзников, закованная в гипс – или жила в палестинском либо сирийском лагере для арабских беженцев – она была бы точно такой же (и хочется надеяться, что есть там и в других местах такие же). Духу наплевать на обстоятельства – в отличие от расистов и антирасистов.

Хорошее испытание для веры – видеть, что твой единоверец постоянно притягивает Бога «всуе», «напрасно». Девушку не может поцеловать, не помянув имени Божьего. Хочется фюрера свергнуть – свергай, но причём тут Христос! Идолопоклонство – а оно тут несомненно, манипуляция Богом – верное проявление внутренней незрелости и нахождения в тупике. Это не Бог, это Карлсон, детская проекция вовне своих проблем. То есть, ровно то, что восхищает христиан в Бонхоффере – показал, что и христиане не все скурвились – ни малейшего значения не имеет.

Правота всё-таки на стороне не слишком верующего Идена, который обозвал Бонхоффера «надоедливым попом», или фон Мольтке, который был против убийства Гитлера – ну, «не убий» же. Бонхоффер – прототип пастора Шлага – действительно надоедливый поп, которого занесло в терроризм. Потому что разговоры о том, что вера без дел мертва, не могут вести к утверждению, что надо убить человека, будь это даже Гитлер. Ответ известен заранее – «не убий». Синайские заповеди – ответы на задачи, вынесенные в начало учебника.

Бонхоффер, к тому же, не просто хотел убить Гитлера, а он хотел и Гитлера убить, и Германию сохранить. Он не был пацифистом, он считал, что его друзья в окопах Сталинграда (целясь в моего отца) выполняют свой патриотический долг, защищая Германию. Был ли прав Черчилль, в угоду Сталину отказываясь от сепаратных переговоров с антигитлеровскими силами? А это не имеет значения. Важно другое – сам патриотический идеал Бонхоффера был архаический, антиперсоналистический и вздорный, и нынешняя Германия, вполне единая, богатая и довольно высокоморальная (ну, кроме желания ограбить русских киприотов) этому идеалу, к счастью, не соответствует. Она сильно проще и лучше.

Что не отменяет, конечно, того факта, что британский антисемитизм ничуть не лучше итальянского и католического, и нежелание британцев слышать об Освенциме ничуть не лучше нежелания Папы Пия XII говорить об Освенциме. Евгенические эксперименты – и у нацистов, и у британцев, и даже у канадцев были. В грехах эпоха была вполне едина, только не все доходили до крайностей. И проблема не в том, что Гитлеру надо было давать отпор вовремя, а в том, что все участники мыслили в понятиях «отпор/поражение», что и привело к власти и Гитлера, и Сталина.

И опять: христианин Бонхоффер сильно проигрывает вполне неверующей Анне Франк, когда размышляет о необходимости умереть со Христом. То есть, конечно, лучше размышлять о смерти со Христом, чем о победе со Христом, но нельзя ли вообще обойтись без этих заморочек? Или быть последовательнее – умерла так умерла. Умираешь со Христом, так умирай, а не вступай в террористический заговор.

Сильная сторона Бонхоффера – как раз борьба с религиозным эскапизмом. И его слова о необходимости «безрелигиозного христианства» именно об этом. Потому что «христианская Европа» - это тоже религиозный эскапизм, и «социальная ответственность Церкви» - тоже. Попытки объехать вечность на козе государства, коллективизма, безличного. Подменить веру, которую нужно веровать утром, днём и вечером – нормами.

Граница-то проходит не совсем так, как её изображает биограф Бонхоффера – не между неверующими добрыми церковными либералами и истово верующими злыми церковными фундаменталистами. Граница проходит между людьми, которые открывают Бога – занятие совершенно бесперспективное и малость кощунственное – и людьми, которые открывают себя Богу. Барт – великий человек, насколько он защищал веру от либеральной религиозности, но ведь антилиберальная религиозность ничуть не лучше. И эта антилиберальная религиозность схрумкала и переварила Барта с Бонхоффером за милую душу.

Бонхоффер в сравнении с Анной Франк страшно архаичен, безлик, картонный. Нетрудно представить себе – в иных обстоятельствах – как Анна становится верующей, как Бонхоффер готовит её к крещению, как постепенно христианский жаргон убивает в ней личность, обтёсывает и мумифицирует… С другой стороны, этого ведь не произошло со св. Эдит Штайн или с Симоной Вейль – можно, можно быть женщиной, верующей, даже церковной и всё же живой. И мужчины живые среди полуживых христиан встречаются. Ну, конечно, если «живой», то уже неважно, мужчина или женщина, Мень или Вейль, Франк или Франкл.

Существование жизни в христианстве не доказывает, конечно, существования Бога или Воскресения, как существование Анны Франк в Амстердаме не доказывает ничего об Амстердаме. В этом смысле вера остаётся верой. Вселенная устроена так – Бог устроил Вселенную так – что в ней надо жить, а не искать доказательства недоказуемому. Доказательств Бога и жизни нет, а Бог и жизнь есть. Хочешь быть верующим – протри глаза. Хочешь увидеть Бога – попробуй сперва увидеть себя, как видела себя Анна Франк, вплоть до разглядывания (и описывания в дневнике!) больших и малых половых губ. Не всё же в молитвенник пялиться. Анне было всего пятнадцать, а тебе пятьдесят пять? Что ж, ты разгляди свою приближающуюся старость как она разглядела свою приближающуюся юность – и свят будешь по-настоящему. Протри глаза, а сердце Бог протрёт.

Конечно, у ханжей – а Бонхоффер в огромной степени ханжа – есть неотразимый аргумент: а вот если бы Анна Франк оказалась не запертой в ужасном карцере на два года, а продолжала бы порхать по Амстердаму – может, она бы и не написала такой текст? Вздор и недоверие Духу! Вытащи рыбку из пруда – и она вдохнёт Духа Святого. Задохнётся она – и Анна в конце концов задохнулась. Не надо бояться счастья, не надо бояться свободы, просто благополучия не надо бояться. Дух и в благополучии отлично может дышать, и в процветании, и в богатстве. Ему в буржуазной квартире не легче и не тяжелее, чем в тюремной камере – это только мы остро чувствуем разницу, и это есть наша проблема, которую Дух предлагает решить.

Конечно, Бонхофферу случалось бывать столь же живым, как Анне Франк. Развеять одурь святошества вокруг него нужно, но под этой одурью и мифологией не только пустота, там и жизнь. Мёртвых людей вообще не бывает, а Бонхоффер, хоть и не так жив, как Анна Франк, но за себя постоит. Чего стоит хотя бы его словцо о тех, кто вошёл в нацистскую церковь и внутри неё пытался что-то предпринимать порядочное (точный аналог с российской ситуацией 1930-х годов, да и нынешнего времени): «Если сел в поезд, который идёт в противоположном твоей цели направлении, бессмысленно бежать назад по коридору вагона». И вполне живая утренняя молитва, сочинённая им в тюрьме – классическая по форме, но реалистическая по тому, что между слов (в книге на с. 506, но я даю свой – нет, не перевод – переложение, я достаточно средневековый в смысле отношения к авторским правам человек):

Боже, в начале дня я молюсь Тебе – помоги мне молиться.

Во мне столько мыслей и чувств, что я с ними не справляюсь,

Помоги мне собрать их и направить к Тебе.

Я – тьма, Ты – свет. Просвети меня.

Я – один, Ты – Един. Будь со мной.

Я малодушен, Ты – великодушен. Помоги мне.

Во мне агрессия, в Тебе – мир.

Во мне тревога, в Тебе – терпение.

Не вижу Тебя и Твоих путей и боюсь видеть.

Будь моим бесстрашием, моей надеждой,

моей верой и моей любовью.

Просмотров - 2017