Законы нормы и ненормальности веры

В XIX веке – веке европейского империализма – родился взгляд на Павла как на христианского империалиста, который ради завоевания новых сторонников отбросил неудобные традиции. Понизил качество ради количества (с точки зрения «религиозников»). 

Это неверно. Кстати, нет ни малейших подтверждений тому, что проповедь Павла была успешнее проповеди других апостолов. Да, через полвека после кончины Павла большинство христиан – это язычники, не соблюдающие иудейских обрядов. Но ниоткуда не следует, что это благодаря Павлу, и все эти антисемиты-христиане – такие же «религиозники», такие же ценители обрядов и религиозного закона, как иудеи. Обряды другие, конечно, а обрядоверие то же. 

Более того, у христиан из язычников напрочь отсутствует то главное, что вдохновляло Павла – даже до сего дня. Это неудивительно, потому что вдохновение Павла очень и очень своеобразный опыт. Вот фраза из послания галатам – можно считать, в Анкару: 

«Идиоты, как вы можете восставать против Бога, если у вас перед глазами распятый Иисус? Вы поклоняетесь уголовному кодексу или жертве уголовного кодекса?» 

В синодальном переводе: «О, несмысленные галаты! кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос, у вас распятый? Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере?» 

В любом античном городе суд совершался на форуме, где для всеобщего обозрения выставлялся «закон» - мраморные или даже бронзовые доски с текстами важнейших постановлений. Парадоксальным образом, в сегодняшней культуре от этой традиции есть изображение «десятословия» в виде каменной доски, «скрижалей», хотя среди иудеев противление античной культуре было выше, чем среди многих народов Римской империи. 

Павел выдал на-гора ярчайший образ. У одних перед глазами мраморные таблицы с буквами законов, а у нас – Распятый. Он мог бы, между прочим, написать «Воскресший», но выбрал именно «Распятый». 

Куда там буддистам с их коанами! Тут не палочкой по лбу, тут мордой в сортир. Потому что распятие – это кровь, гной и г…о. Мышцы расслабляются, знаете ли, те самые мышцы… 

Религия – это способ нормально жить. Есть закон, есть нарушители закона. Их наказывают, вытесняют, распинают где-нибудь в сторонке, за городской стеной. Это изнанка жизни. Чем комфортнее цивилизации, тем изнаночнее наказание. Публично не распинают, в тюрьму просто так с пасхальными баранками не придёшь, в общем, антистриптиз. Хочешь обнажёнки – весь интернет к твоим услугам, но что происходит с преступившими закон, знать ни к чему. 

Утончённая цивилизация, впрочем, сильно не измывается над преступниками. Сроки заключения сокращаются. Но, конечно, наказание есть наказание. Нельзя что-то отчистить, ничего не запачкав. Это так даже в мире победившего среднего класса, и неважно, представлен средний класс белыми воротничками или хипстерами. В Римской империи самыми популярными было две схожие жизненные установки – стоицизм и эпикуреизм. Жёсткого водораздела между ними не было – стоик Сенека постоянно и с удовольствием цитировал Эпикура. 

Разница была вторичная, эпикурейцы как раз примерно соответствовали хипстерам (а киники – хиппарям). Общего было больше – убеждённость, что зло и страдание надо уметь переносить. Мы бы сегодня сказали «переносить стоически», но «переносить эпикуреически» или «переносить кинически» - примерно то же. 

Не надо делать ближнему бо-бо, как сформулировал Бродский. У тебя может быть рак, у твоей дочери может быть рак, через час в Землю врежется астероид, - ну, что делать, веди себя достойно, не добавляй к внешним проблемам проблем своей психики. Изнасиловали твою дочь – ну, насильника в тюрьму, и продолжать жить. 

Вот ровно по той же логике и Христа распяли. Есть, есть в христианстве что-то глубоко сектантское с точки зрения стоика среднего класса. Неумеренность. Неумение вести себя прилично, соблюдать закон. Отрицание самого принципа закона как чего-то умеренного. В Евангелии это проходит красной нитью на примере субботы. Соблюдать субботу для окружающих Иисуса – как не повышать голоса для современного западного человека. 

Современный христианин бесконечно ближе к иудеям – противникам Иисуса, чем к Иисусу. Не помогает даже то, что у нас перед глазами Распятый – в виде художественно сделанного предмета. Неважно, изображён на распятии Иисус или нет – протестантское законничество так же ветхозаветно, как католическое или православное. Важно, что опредмечено то, что по определению распредмечивает. 

Именно тут слепящая точка, в которой Павел увидел Иисуса Спасителем. Бог – нарушитель закона. Иисус – проклятие, грех, нечистота. 

Спасение не в том, чтобы вынести за скобки жизни преступников, лодырей, лжецов и прочих грешников, а в том, чтобы самому выйти за скобки жизни, потому что жизнь не должны иметь скобок. Бог – не в жизни, ограниченной смертью, как Обетованная Земля не в Египте, а – за Красным морем. И, поверьте, для древних египтян то, что евреи называли «обетованной землей», было чем-то вроде сортира. Они жили в лучшем из миров и не понимали, почему евреи решили уйти. Ну как если бы из современной Америки решили уйти пуэрториканцы. Или из России таджики. Все были бы только рады, хотя недоумевали бы. Спасение не в том, чтобы жить нормально и праведно, потому гибель не в том, чтобы жить греховно. Гибель в том, что люди живут не в Боге, спасение в том, чтобы вернуться к Богу. Не в переносном смысле, а в буквальном. Спасение есть исход из этого мира в иной. «Царство Божие приблизилось» означает, что Обетованное Небо, не дождавшись нашего исхода, само вторглось в наш мир. Пуэрто-Рико – вся страна – вдвигается в США. Таджикистан – в Россию. Не жители этих стран, а вот сами страны. Грязные, нищие, вонючие. А как иначе может выглядеть вторжение Неба в землю? Небо-то голубое и с белыми пушистами облаками, но на границе с землёй неизбежно будет грязь. Сопротивление среды, изволите видеть. 

Смерть можно интегрировать в жизнь – только так и можно нормально жить. Использовать смерть как наказание, инкрустировать иррациональное в оправу рационального поведения. Жизнь обрывается – так давайте украсим обрыв газонами, отмостками, будем следить, чтобы овраг не расширялся, даже потихонечку будем его оттеснять, как Голландия оттесняет океан. Конечно, обрыв останется обрывом, но уходить в обрыв будем спокойно и без воплей. 

Победить смерть означает снести к лешему жизнь и открыть путь подымающемуся из глубины континенту Бога. Либо мы стоически живём на чуде-юде рыбе-ките, либо бросаемся с него в море (крещение) и плывём к берегу, который неизвестно где. И не верьте метафоре, которая сравнивает Церковь с кораблём среди бушующего «моря житейского». 

Как раз жизнь без Церкви – это корабль, а Церковь – хождение по воде. Ну, ходим через раз, а в основном барахтаемся. И тут уже не до обрезания или кулинарии. Да, жизнь без Бога есть корабль с пробоиной, корабль тонущий, но тонуть – семьдесят лет, а по мере развития медицины и на сто десять можно рассчитывать. Но жизнь с Богом – это кувырк и все капельницы пооторвались. Зато – и вот здесь апостол Павел и начинается – зато Бог рядом, а не за бортом. 

Да, между таким Богом и преступником нет разницы, оба маргиналы, оба отправлены за борт, чтобы не раскачивали лодку, ну так и пожалуйста! Зато – Бог! И этот Бог говорит одну важную правду о нашем корабле: он удобный, но это удобство минимума. Удобство обрезания. 

Обрезана вечность – оставлено в лучшем случае хипстерство, контр-культура, нью-эйдж и прочие подростковые имитации вечности. Жизнь с обрезанным Богом – как плавание на корабле со скатанными парусами, с потушенными котлами. Полный штиль. Закон рулит! Зато нет морской болезни. Всяк сверчок знает свой шесток. Не в свои сани никто не садится, а кто садится, того сажают. 

Можно ли совместить христианство с нормальной жизнью? Евангелие со стоицизмом и обрядоверием? Павел, в целом, считает, что – да. Он же не против любого обрезания, он против навязывания обрезания язычникам. Он не против любого поста, он против демонстративного поста. В общем, он и сам внятно не может сформулировать, почему одно обязательно (например, празднование Пасхи и воспоминание Тайной Вечери), а другое не обязательно. Наверное, и нет нужды «внятно формулировать». Важнее оторвать глаза от Христа зримого, воплощённого в искусстве, обрядах, традициях и увидеть Христа, страдающего, отвергнутого, казнимого, непонятого – и понюхать, чем это пахнет. Вот что унюхается – это и есть Дух Святой, Дух оживляющий и созидающий, объединяющий не через закон нормы, а через ненормальность веры.